А.С. Касиян. «Россия и Норвегия, 1905—1914 гг.: становление дипломатических отношений»

К вопросу о российско-норвежской границе в Лапландии тесно примыкал вопрос о положении русского населения северо-западной части Архангельской губернии, колонистов и поморов*, также находившихся в непосредственном контакте с населением соседней Норвегии. Остановимся на истории российско-норвежских региональных связей и выясним, как они повлияли на формирование дипломатических отношений двух государств.

Вплоть до середины XIX в. население северного побережья Кольского полуострова, от русско-норвежской границы до мыса Святой Нос, именуемого в официальных документах Мурманом**, состояло в основном из кочевых саамов (ок. 1.800 человек) и не более 1.000 русских крестьян-отходников, посещавших богатый зверем и рыбой северный край в весенне-летний сезон. Численность последних составляла менее 1% от всего населения Архангельской губернии (ок. 300 тыс. человек) и тысячную долю процента от населения всей Империи. Безлюдный Мурман резко контрастировал с соседним Финнмарком, оседлое население которого составляло 21.000 человек, т.е. 1,2% от населения Норвегии. В этой связи перед Россией возникла реальная угроза поглощения северо-западного региона соседним государством, что и побудило центральные российские власти начать колонизацию Мурмана.

Поскольку данный вопрос хорошо изучен в отечественной историографии, остановимся на особенностях колонизации и её результатах, имевших значение для формирования российско-норвежских дипломатических отношений в начале XX в.

На основе двух взаимосвязанных критериев, политики российских властей и качественного изменения в составе поселенцев архангельский историк Р.В. Пересадило выделил три этапа официальной колонизации Мурмана: конец 1850-х—1870-e гг.; 1870-е — середина 1880-х гг.; середина 1880-х—1910гг. Р.В. Давыдовым на основе материалов ГААО было установлено, что инициатором колонизации Мурмана стал российский генеральный консул в Христиании Мехелин, а не архангельский губернатор Н.И. Арандаренко, как считалось ранее. В своём письме посланнику в Швеции и Норвегии Я.А. Дашкову (1857 г.) консул с одной стороны отметил «удобство» заселения края норвежцами, которые могли бы служить примером для русских рыбаков, а с другой — обратил внимание на опасность подобного решения с точки зрения национальных интересов Российской империи. P.A. Давыдов объясняет данное противоречие нежеланием •7.Й. Мехелина брать на себя «бремя ответственности» за «возможные негативные последствия» поселения на Мурмане иностранцев, он просто предоставил центральным властям «два взаимоисключающих решения проблемы — на выбор».

Первый Департамент Министерства государственных имуществ, воплощавший в жизнь под контролем Петербурга идею колонизации использовал оба варианта, предложенные — ^Мехелиным. Положением Комитета Министров 1860 г. иностранцам (норвежцам) наравне с русскими разрешалось селиться на Мурмане при условии принятия ими российского подданства. Согласно Высочайшему Положению 1868 г. колонистам и коренным жителям саамам предоставлялись значительные льготы. Их освобождали от платежа государственных повинностей и гербовых сборов на шесть лет, давали право беспошлинной торговли (кроме алкоголя), промыслов пушных зверей, птиц, ловли рыбы на Мурмане.

Колонисты получали земельный участок в 15 десятин, ссуду на первоначальное хозяйство в размере 50 — 150 руб. сроком на шесть лет, а также 100 — 200 руб. на закупку лесных материалов для строительства дома и судна. Кроме того, не знавшие русского языка, могли обращаться к местным властям на родном языке, норвежском или финском, что, на наш взгляд, говорит о гибкости политики российского центра, готового на значительные уступки «инородцам» ради заселения северо-западных рубежей Империи.

Неудивительно, что при столь лояльном отношении российских властей норвежцы потянулись на Мурман (см.: Приложение №4). К 1864 г. в его западной части образовалось три норвежских поселения, в Вайдо, Земляной и Печенгской губах, где проживало восемь норвежских семей.

Крупнейшей норвежской колонией считался мыс Цып-Наволок на полуострове Рыбачий, где к началу XX в. проживало около двадцати семей. Согласно данным отечественных историков, к 1899 г. на Цып-Наволоке насчитывалось 12 хозяйств, что составляло 7,3 % (ок. 200 человек) от общего числа колонистов. Хрестоматийным примером предприимчивого и трудолюбивого норвежского колониста являлся «кильдинский король» Петер Эриксен, прочно обосновавшийся на острове Кильдин в конце 1860-х гг. Его многочисленные потомки до сих пор живут в России.

Трудолюбивым норвежцам вскоре удалось «по-барски» устроиться на Мурмане. По описанию современника, Д.Н. Островского, они выстраивали себе «большие, удобные дома, в шесть, семь и более комнат». Комфортабельному быту кольских норвежцев были присущи многие блага цивилизации: «вкусный обед, мягкая мебель, хорошее вино, хорошие сигары». Путешественник, оказавшийся у них в гостях, невольно забывал, что находился в «далёкой северной пустыне». По сравнению с норвежским, жильё русского колониста чаще всего производило впечатление неустроенности и нищеты. По свидетельству современников, в сенях русских домов пол часто заменяла наброшенная щепа и несколько досок, сами же дома строились без крыши и сверху покрывались дёрном для удержания тепла. В избе имелась каменно-глиняная печь, а вдоль стен располагались нары, которые обычно загромождались домашним скарбом («постели, набитые оленьей шерстью, или оленьи шкуры..., одежда, сундуки, вёдра, туеса, корзинки»). У передней стены стоял стол, над ним подвешивалась полка со святыми иконами. Подобные описания процветания норвежских колонистов на фоне бедности русских неизменно сопровождали любое описание Мурмана последней трети XIX в.

Благополучие иностранных колонистов сделало ещё более рельефными такие проблемы русского Мурмана как слабость рыбных промыслов и уязвимость прав русского населения. Этот факт неприятно удивил представителей центральных имперских властей, посетивших край в 1870 г. в связи с русской правительственной экспедицией («Северным походом») под руководством К.Н. Посьета при участии Великого Князя Алексея Александровича. Участники «Северного похода» побывали на Мурмане, в. Архангельске, в северо-норвежских городах (Вардё, Хаммерфест, Тромсё) и в Исландии. Т.А. Шрадер на сновании документов РГА ВМФ отмечает большое значение экспедиции для социально-экономического развития Мурмана. В частности, с середины 1870-х гг. начало регулярно работать «Товарищество Архангельского-Мурманского срочного пароходства», обеспечивавшего связь между Архангельском и Норвегией. В 1871 и 1883 гг. были изданы на русском языке сборники норвежских законов, касавшихся рыбных промыслов. Для работы в северо-норвежских консульствах Российской империи стали назначаться русские, а не норвежские подданные. В отчётах К.Н. Посьета можно уловить огорчение относительно неустроенности жизни русских колонистов по сравнению с норвежскими, но нет и следа враждебности по отношению к ним, напротив, было высказано пожелание брать пример с соседнего Финнмарка.

<< Предыдущая страница   [1] ... [7] [8] [9] [10] [11][ 12 ] [13] [14] [15] [16] [17] [18] ...  [58]   Следующая страница >>