А.С. Касиян. «Россия и Норвегия, 1905—1914 гг.: становление дипломатических отношений»

Несмотря на оптимистические заверения Г. Кнудсена в ходе речи в Олезунне осенью 1913 г. о готовности Норвегии в случае необходимости прийти на помощь Швеции, от взоров российских дипломатов не ускользнула напряжённость и трения между шведами и норвежцами, «аристократами» и «демократами» Скандинавии, о чём свидетельствовал, например, следующий эпизод. Во время манёвров шведской армии недалеко от границы с Норвегией капитан норвежской армии Саген был арестован по подозрению в шпионаже и приговорён шведским судом к трём месяцам тюремного заключения. Впоследствии норвежское общественное мнение сделало из Сагена мученика за правое дело, вспомнив случай подобного «шпионажа» со шведской стороны. Тем не менее, в российском МИД осознавали, что при «общей боязни» скандинавов «вооружённых столкновений... более серьёзные осложнения между сими странами едва ли возможны».

4 августа 1914 г. последовала новая декларация норвежского нейтралитета, а четыре дня спустя было заключено шведско-норвежское соглашение о том, что война не приведёт к враждебным действиям между двумя государствами. В декабре по инициативе шведского короля Густава V в Мальмё состоялась встреча министров иностранных дел и монархов Норвегии, Швеции и Дании. И хотя встреча не имела практического значения, она продемонстрировала скандинавское единство перед лицом внешней угрозы, приобретшей в 1914 г. конкретные очертания мировой войны. Таким образом, стремление к общескандинавскому, а не изолированному, нейтралитету являлось важной особенностью внешней политики, проводимой норвежским правительством накануне Первой мировой войны.

Итак, на рубеже XIX—XX вв. Норвегия, стоявшая на пути к независимости и самостоятельной внешней политики, находилась во власти унаследованного со времён унии со Швецией страха перед нападением России с Севера. Отголоски этого страха, благодаря активной пропаганде британской прессы и некоторых шведских русофобов, докатились до Первой мировой войны. После 1905 г. в стратегических планах обороны Норвегии учитывалась также военная угроза со стороны бывшего партнёра по унии, постепенно вытеснявшаяся вероятным британо-германским конфликтом вблизи южно-норвежских фьордов.

Первенство российской дипломатии в признании независимого норвежского государства и активное участие в его международных гарантиях, поставило царское правительство на одно из ведущих мест среди великодержавных покровителей Норвегии, что подкреплялось династическими связями норвежского и российского монархов. В российском МИД успешно использовали амбициозные устремления неискушённой во внешнеполитической игре норвежской дипломатии для решения насущных задач северного курса российской внешней политики. Тем не менее, главным гарантом норвежской независимости негласно являлась Великобритания с её мощным флотом. Уверенность в этих гарантиях подкреплялась браком Хокона VII и британской принцессы Мод.

Накануне мирового конфликта Россия, наряду с другими великими державами, прежде всего Великобританией и Германией, стремилась заручиться расположением норвежцев, потенциальных союзников на северном фланге, что выражалось, например, в регулярных визитах вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и российского морского флота в Норвегию. Идея Скандинавского оборонительного союза, которого в российском МИД опасались ещё со второй половины XIX в., не была реализована. Этому препятствовали как шведско-норвежские трения, так и энергичная дипломатия А.П. Извольского, сумевшего настоять на устранении «скандинавской оговорки» из гарантийного трактата 1907 г.

Оценивая степень влияния России на норвежскую внешнюю политику в период 1905—1914гг., можно отметить, что авторитет Санкт-Петербурга уступал весу Лондона, но на британскую позицию норвежцам приходилось ориентироваться чаще, чем, на мнение Берлина, из-за территориального соседства, династических связей и доброжелательного отношения Российской империи к молодому скандинавскому государству.

Глава 3. Российско-норвежские дипломатические отношения в Арктическом регионе (на примере решения Шпицбергенского вопроса, 1905—1914 гг.)

§1. История открытия и освоения архипелага Шпицберген в контексте российских и норвежских арктических исследований (до Первой мировой войны).

Соседство России и Норвегии не ограничивается континентом и территориальными водами. Их хозяйственные, а на рубеже XIX—XX вв. политические и военно-стратегические, интересы пересекались и в Арктике. Российская и норвежская нации имеют долгую традицию полярного мореплавания. Предки норвежцев, викинги, начали осваивать арктические просторы со второй половины IX в., а выходцы из Новгорода уже в X в. совершали первые плавания от побережья Белого моря в Северный Ледовитый океан. Бесстрашные мореплаватели XVI—XVIII вв., среди которых было немало русских поморов и норвежских моряков, заложили практическую базу для своих последователей-полярников конца XIX — начала XX в.

В современной отечественной историографии, наряду с устоявшимися школами: английской, американской, германской, шведской и норвежской, выделяют и «русскую школу» полярных исследований. Проведённый С.А. Хоркиной сравнительный анализ норвежской и русской традиции освоения Арктики позволил выявить немало отличий. С точки зрения географического положения и особенностей национального самосознания к России и Норвегии применимо понятие «северной идентичности», или «северности». Северное самосознание превращало освоение и изучение Арктики с помощью заимствованных у коренных народов Севера методов (собачьи упряжки, лыжи, лодки-каяки и пр.) и последних технических достижений (ледоколы, снегоходы, авиация и т.д.) в насущную необходимость, национальный долг. Тем не менее, роль государства в снаряжении полярных экспедиций была различна. В России правительство жёстко контролировало подобные мероприятия посредством Морского министерства, различных институтов (Академии Наук, Русского географического общества) и финансовой поддержки (снаряжённые частным образом экспедиции были редкостью). Норвежское правительство, напротив, играло пассивную роль, и полярная экспедиция являлась личным делом исследователя, который проявлял инициативу и самостоятельно изыскивал источники финансирования, иногда получая часть суммы от государства. Норвежцы тщательнейшим образом в течение нескольких лет готовились к экспедиции, испытывая оборудование, проводя детальные расчёты, в противоположность русской практике, не отличавшейся ни скрупулёзностью, ни длительностью (готовились обычно не дольше полугода). Причём, если в российской команде соблюдалась строгая иерархия на основе сословно-классовой структуры общества, то норвежская команда, в соответствии с демократическими традициями страны, являлась единым организмом, без разделения на ранги и чины.

<< Предыдущая страница   [1] ... [31] [32] [33] [34] [35][ 36 ] [37] [38] [39] [40] [41] [42] ...  [58]   Следующая страница >>