Русские черные

Если бы даже Пушкин был бессмертен, он не дожил бы до наших дней.
После уроков у дверей школы восьмилетнего Димку поджидали четверо семиклассников: “О, спидник черномазый пошел!” Мальчик давно привык к подобным репликам и не обернулся, только ниже нагнул голову и прибавил шагу. Но на сей раз одними оскорблениями не обошлось. У выхода со школьного двора ребята догнали его. Один из них заломил за спину руку, отчего Димка согнулся пополам. “Вот так, кланяйся людям, обезьяна!” Другой парень подхватил Димкины ноги, и все они скопом потащили его в сторону гаражей. “Вспорем черное брюхо, посмотрим, что там внутри!”
Взрослые, глядя на подростков, мучающих темнокожего малыша, спешили мимо. Подумаешь, играют дети...

Светлана Долгова (фамилия изменена. — И.Ф.) приехала в Москву из Челябинской области. Поступила в техникум, звезд с неба не хватала, но училась старательно, а больше всего мечтала о любви и замужестве. Правда, столичные кавалеры не баловали застенчивую конопатую Свету своим вниманием, а те, что приглашали на свидания, вели себя нахраписто и грубо. И только статный анголец Осман из Университета дружбы народов смотрел на нее влюбленным взором, оставаясь при этом вежливым и скромным. С Османом ее познакомила подруга, встречавшаяся с другим студентом РУДН.
Обе свадьбы сыграли в один день. Вся университетская общага сотрясалась от знойных африканских ритмов, Светлану обнимали и целовали, и она чувствовала себя на седьмом небе от счастья.
Таких, как она, в общежитии было немало. Белобрысые мамочки возили в колясках темнокожих малышей по территории университетского городка и делились между собой обычными материнскими проблемами: чем докармливать, сколько спать, почему болит животик...
Настоящие проблемы начались после того, как Осман окончил университет и они покинули свой маленький замкнутый мирок. Поселившись вместе с детишками, Димкой и Теодорой, в хрущевке на окраине Москвы, она впервые почувствовала, что такое быть чужой у себя дома.
— О, эта пошла... шлюха, которая с негром живет! — слышала за спиной во дворе Света. Местные мамашки вытаскивали из песочницы своих детей и уводили прочь, когда появлялись Димка и маленькая Теодора. После того как Османа избили в метро, он старался лишний раз не выходить из дома — жене приходилось самой ходить по магазинам, даже когда она болела.
Они подумывали о том, чтобы уехать в Африку, но в Анголе шла война, и везти туда жену с двумя маленькими детьми Осман не решился.
Еще хуже стало после того, как сын пошел в школу. Он очень боялся переменок, не знал, куда деваться, — одноклассники щипали его, кололи ручками, не пускали в туалет...
...В тот день, когда старшие ребята потащили его к старым гаражам, чтобы “посмотреть, что находится в черном брюхе”, Димке удалось вырваться, отделавшись несколькими тумаками, синяками и царапинами.
— Зачем ты вышла замуж за папу?! — заикаясь от рыданий, крикнул он дома матери.
— Ты же любишь папу... — растерялась та.
— Нет! Он черный, плохой!
Светлана размахнулась и ударила сына по щеке. Потом заплакала, обняла его, прижала к себе. Ей было больно и за Димку, и за мужа. Все их темнокожие знакомые давно уехали в Африку, бросив своих подруг, жен и детей. И только ее Осман терпел российскую враждебность.
Она еще не знала, что через полтора года Осман тоже вернется на родину, предпочтя войну постоянным унижениям и издевательствам. И она с детьми останется одна.
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ — НЕГР

Первые темнокожие граждане в Советском Союзе появились по воле Сталина. В начале 30-х годов отец народов бросил клич, призывающий иностранных специалистов по сельскому хозяйству работать в СССР — поднимать колхозы. Из Соединенных Штатов, переживающих в то время период Великой депрессии, к нам в страну отправилось несколько групп таких специалистов.
Джордж Тайнс приехал в СССР в первых рядах. Имея университетское образование, будучи профессионалом в сфере птицеводства, у себя в Вирджинии он был вынужден работать мойщиком посуды в ресторане — упадок экономики породил огромную безработицу. В Советском же Союзе Джордж оказался ценнейшим кадром. Он организовал птицефермы по всей стране: Средняя Азия, Краснодарский край, Грузия, Украина... Налаживал хозяйство в одном месте — его сразу же перебрасывали в другое.
В самом начале “советского” периода своей жизни в Средней Азии он познакомился с красавицей Машей, Марией Васильевной. Ее родителей после раскулачивания выслали из Донецкой области в Среднюю Азию, где те вскоре умерли, оставив сиротами шестерых детей, в том числе и Машу.
Вместе с Джорджем Мария Васильевна моталась по всей стране. Сначала одна, потом с детьми — Славой, Эмилией и Рубином.
— Родители жили дружно и очень любили друг друга, — рассказывает Эмилия Георгиевна Тайнс-Менса. — Их дом всегда был полон людей, они всем старались помочь, хоть сами жили бедно. Я помню себя лет с пяти, когда мы с родителями поселились в Раменском районе Подмосковья. Когда мама с папой ехали куда-нибудь на электричке, они всегда садились в разные концы вагона. Иначе к маме сразу начинали приставать попутчики: что ж ты, такая красивая, и с негром... Папа был мягким, интеллигентным человеком, очень переживал по этому поводу, но виду не показывал. Нас, детей, тоже дразнили иногда, но не злобно. Все-таки тогдашнее интернациональное воспитание давало свои плоды — вспомните хотя бы фильм “Цирк” с Любовью Орловой. Смешно — во всем мире слово “негр” считается ругательным, а у папы и братьев в советских паспортах в графе “национальность” было написано “негр”, и у меня — “негритянка”. Я тоже вышла замуж за африканца, хотя мама меня отговаривала, и была права — надо было выходить за русского... Моим детям было уже куда сложнее. В 80-х годах отношение к темнокожим стало более враждебным, заходишь с детьми в автобус — люди напрягаются, даже с брезгливостью какой-то смотрят. А уж теперь вообще беспредел начался. Я рада, что мои дочки уехали жить в Америку. Кстати, со своими русскими мужьями, которые отправились туда работать.
Сегодня в России живут порядка 30 тысяч детей-метисов. Подавляющее большинство из них — безотцовщина. Им плохо живется в материальном плане — как и любым детям матерей-одиночек. Но куда страшнее безденежья — постоянные издевательства, насмешки, неприятие окружающих.
Эмилия Георгиевна Менса организовала в Москве фонд помощи таким детям. Фонд устраивает для них праздники, экскурсии, занятия.
— Дети-метисы очень талантливые, доброжелательные. Мы стараемся, чтобы в наших мероприятиях наравне с ними участвовали и белые дети. Ребята, у которых появились темнокожие друзья, никогда не станут расистами.

ОНИ ВСЕГДА УЕЗЖАЮТ

Елена родила сына Сашу одна, без мужа. Обыкновенная история — прогулки под луной, любовь-морковь, известие о беременности, пыль из-под копыт будущего отца. С той только разницей, что несостоявшийся Сашин отец — нигериец. И мальчик пошел в него — шоколадный, губастый, кучерявый.
— Я не негр, я крутой! — сжимая кулачки, кричал трехлетний Саша малолетним обидчикам во дворе.
— Вали в свою Африку! — гнали его мальчишки.
А у Елены через некоторое время появился жених Сергей. Добрый, обходительный, русский. Она мечтала о том, что наконец-то обретет семью, что у сына будет отец — Сергей знал о ее ребенке. Но только спустя год после знакомства, когда уже была назначена свадьба, Лена решилась показать ему Сашу.
— Я презираю женщин, которые спят с неграми, — сказал ей Сергей, увидев ребенка. Она плакала, умоляла, пыталась объяснить... Но он не хотел ничего слышать.
И тут Лена сломалась. Начала пить, лечилась, снова пила... Сашу воспитывала бабушка. В школе его травили, на нервной почве у мальчика начались эпилептические припадки.
— Что вы хотите, — равнодушно пожимали плечами учителя, — мальчишки всегда дерутся. Цвет кожи тут ни при чем. Его же никто не убил...
Кстати, те же слова в школе услышала и Светлана Долгова — та самая, сыну которой обещали распороть живот.
— Очень тяжело приходится, — вздыхает Сашина бабушка, Тамара Андреевна, — и лекарства от эпилепсии дорогие, и учиться парню трудно с таким заболеванием. Но все можно было бы пережить, если б не скотское отношение. Недавно его избили ребята из нашего же дома — я их прекрасно знаю, они к нам домой за книжками приходили. Я к отцу одного из них пошла разговаривать, а он, офицер, между прочим, отвечает: и правильно! Нечего ему тут делать, пусть отправляется в Африку!
— В нашем фонде зарегистрировано около трехсот семей, и только сорок из них — полные, — говорит Эмилия Менса. — Многие девочки не выходят замуж, а просто рожают от африканцев. Они жалуются, что русские много пьют, а эти вежливые, серьезные. Неужели не понимают, что иностранцы приезжают сюда учиться, а не заводить семьи! Многие у себя на родине уже имеют невест. Понятно, когда они видят красивых девушек, им трудно удержаться — возраст-то какой, пик сексуальной активности. А о детях, о том, каково им придется, получается, не думает никто — ни папа, ни мама. Я детей очень жалею, а мам — нет, все-таки надо головой думать, они же женщины. Многие потом спиваются, садятся на наркотики... Часто такие дети попадают в детдома — представьте, каково им там! Нередко их воспитывают бабушки. Вот уж кому достается! В метро пристают: “О, бабка-то какова, с негром переспала!”
Но даже те африканцы, которые женятся здесь, в конце концов обычно все равно уезжают. У нас есть одна семья из Камеруна — пять детей, папа уехал. Другая многодетная семья из Гвинеи, там семеро детей, которых тоже оставил отец. Африканцы не могут найти здесь работу, привыкнуть к травле, к иному менталитету. Конечно, есть такие, которые забирают с собой семьи, но их единицы. Об этом следует всегда помнить нашим девочкам...

НИКТО НИ РАЗУ НЕ ВСТУПИЛСЯ ЗА НЕГО...

Селестин Суну — один из тех, кто не смог бросить своих детей. Татьяну встретил двадцать лет назад, будучи студентом МГУ. Она, общественница, активистка, училась в ветеринарной академии и часто ходила в Дом дружбы народов. Когда Селестин, едва знакомый с ней тогда, заболел и попал в больницу, Таня пришла его навестить — сама росла в интернате, как-то лежала в больнице и на всю жизнь запомнила: как обидно, когда ко всем приходят, а к тебе нет. Он был потрясен: в чужой стране, никому не нужен, и вдруг — навестили!
Когда учеба была закончена, Селестин и Татьяна вместе с двумя маленькими дочерьми поехали к нему на родину в Гану. Но Татьяна вскоре подхватила малярию, болезнь, столь же распространенную в Африке, как у нас грипп. Очень тяжело ее переносила, едва не умерла, и поняла, что не выживет в местном климате.
Селестин вернулся в Россию вместе с ней.
— У него было много друзей в Лондоне, он марксист, в свое время занимался политикой, — говорит Таня. — Мы могли уехать жить в Лондон, но Селестин не захотел — он не считал возможным воспользоваться помощью политических оппонентов. Они, его друзья, ругали социалистический строй в СССР, а Селестин защищал. Этого я ему никак не могу простить — что мы не уехали в Лондон.
Селестин Суну был математиком, но всем известно положение науки в постперестроечной России. А ему надо было кормить семью. Поэтому он пошел в школу преподавать английский язык — и занимается этим делом по сей день.
Тогда он не мог предположить одного — какой станет страна в ближайшем будущем. Того, какую волю получат здесь скинхеды.
Его били много раз — на улице, в метро, среди бела дня и при людях. И никто не вступался за него. Лишь однажды, когда в парке несколько здоровых лбов избивали его и пытались задушить, проходящая мимо женщина с коляской подняла крик — чем, возможно, спасла ему жизнь.
Селестин — хороший учитель, всегда готов остаться заниматься дополнительно, ученики очень любят его. Как-то он возвращался домой, его задержали милиционеры, отобрали деньги. Потом выяснилось, что сын одного из них учится у Селестина...
А летом 98-го года сотрудники ОВД “Метрогородок” зашли за ним в подъезд. Сначала били в подъезде, потом отвезли в отделение, где продолжали избиение всю ночь.
— Только не убивайте, — умолял Селестин, — у меня двое детей...
После этого случая у него развился тромбофлебит и сильно упало зрение.
— Начальник ОВД потом извинился, сказал, что была наводка, будто черный несет наркотики. Но у меня даже документов не спросили! — рассказывает Селестин. — А расизм существует во всем мире, это нормально. Вообще-то понять, расист ты или нет, можно только, когда твоя дочь придет и скажет: я выхожу замуж за черного! Например, в Эфиопии есть народность, так называемые клешненогие — у них ступня в форме клешни. Так вот, я не хотел бы, чтоб у меня внуки были с клешней! Но в цивилизованных странах никто не станет бить представителя иной расы. Это уже вопрос культуры. И еще жаль, что у России в Африке не было колоний, поэтому к темнокожим здесь совсем не привыкли...
— Национальный менталитет вообще штука тонкая, — подхватывает Таня. — Знаете, почему в 60-х русские рассорились с китайцами? Китайцы говорили: СССР — наш великий старший брат! У них, восточных людей, принято восхвалять другого, но в ответ они ждут того же. А русские лишь соглашались: да, старший, да, великий!
Что касается наших дочерей, то нам повезло, их никто особо не преследует. Но они живут в постоянном страхе за отца — вернется ли сегодня домой, останется ли жив? Живем как на войне...

* * *

Можно привести сотни примеров того, как страдают межрасовые дети.
10-летний Вовчик Шикабанга из Екатеринбурга иногда приезжает с мамой в Москву и играет на флейте возле памятника Пушкину. Очень живой и общительный мальчик, одно время он читал прогноз погоды на екатеринбургском телевидении — до тех пор, пока его не избили за это на улице. Первоклассница Лиза гуляла в школьном дворе, испачкала землей свою белую курточку, расплакалась. “Чего ревешь! — сказала ей учительница. — Куртка теперь под цвет твоей черной рожи!” Или Анечка из города Алексин Тульской области — к ней в детский сад из местного детдома водили экскурсии, посмотреть на негритенка. Анечка теперь подолгу стоит у зеркала и каждый раз начинает плакать: почему я черная?! А на глазах 6-летнего Димки скинхеды избивали отца — мужчину повалили на землю на Арбате и танцевали на нем, а одна девица на шпильках прыгала по лицу. За Мишей из Рязани гналась толпа человек в пятьдесят, и, когда он спрятался в бараке, где живет с матерью, ребята на улице орали: отдайте его!
— Чем вам не угодили люди с другим цветом кожи? — спросила я двадцатилетнего скинхеда Андрея.
— Нация должна быть чистой. Не будет здесь негров — не будут наши девки с ними спать. Пусть убираются. Почему татары или евреи женятся на своих, а русские спариваются с кем попало — как дворняжки?
Слова Андрея в комментарии не нуждаются. Отморозки были и будут всегда. Да и речь сейчас не о них. И даже не о том, почему правоохранительные органы проявляют к скинхедам такую редкую терпимость.
Но обычные, вроде бы нормальные люди...
Школьные учителя позволяют ученикам травить темнокожего одноклассника. Прохожие равнодушно проходят мимо бритоголовых молодчиков, убивающих африканца.
Люди! Что же с нами происходит?!
Как хорошо, что Александр Сергеевич Пушкин не дожил до наших дней. Ему, потомку арапа Петра Великого, уж точно не поздоровилось бы на улицах Москвы...

КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА:
— Отношение к темнокожим людям в России всегда было негативным — с того момента, как они, в основном студенты института Патриса Лумумбы и других вузов, стали появляться у нас в стране. Это отрицательное отношение в значительной степени объясняется так называемой биологической ревностью: известно, что африканцы в сексуальном плане значительно превосходят представителей европейской расы. Кроме того, российский менталитет не принимает чужаков: приходят парни из другой деревни на танцы — их бьют...
Другое дело, что в последние 10—15 лет, после того, как у нас в стране закончился развитой социализм и началась неразвитая демократия, ситуация очень усугубилась. Сильно выросла агрессивность всех слоев общества. Она проявляется в общенациональной психической напряженности. А на кого в быту можно выплеснуть агрессию? Лучше всего — на тех, кто не похож на тебя. Это наиболее развито среди детей и подростков. Бьют тех, кто не так одет, бритоголовые — длинноволосых, фанаты одного футбольного клуба — болельщиков другого... В такой обстановке хуже всего приходится детям с другим цветом кожи. Кстати, молодежная преступность сейчас достигла своего пика...

Михаил ВИНОГРАДОВ, психиатр, доктор медицинских наук.
Московский Комсомолец
от 29.07.2004